Очерки и рассказы Леонида Вертеля– члена Союза писателей России, страстного охотника и рыбака.
Он приехал в Карелию в семнадцатилетнем возрасте. После окончания технического училища собирал трактора на конвейере Онежского тракторного завода.
Закончив лесохозяйственное отделение Петрозаводского университета, работал лесничим в Беломорском районе. В последствии трудился в системе лесной и деревообрабатывающей промышленности Карелии.
Первые рассказы написал поздно -- в 57 лет. Печатался в журнале «Север», московских журналах: «Природа и охота», «Свет», «Природа и человек».
В 2006 году в издательстве «Карелия» вышел сборник его лирических рассказов " Наш белый свет ".
Все произведения Леонида Вертеля проникнуты добротой и лиризмом и могут удовлетворить самого строгого читателя.
Ч Е Р Н Ы Ш
Из всех зверей, которых я впервые увидел в цирке, было жалко почему-то только медведей. Тигры и львы, так грозно рычали, раскрывая свои огромные пасти, что весь я сжимался от страха и каждой своей клеточкой был на стороне безумно храброго дрессировщика, зашедшего в клетку с одним хлыстом.
А медведи всё делали молча, как-то виновато - безропотно, будто провинившиеся школьники, и даже их кувырки через голову и танцы на задних лапах не вызвали у меня никакого веселья.
Много лет спустя, когда довелось увидеть хозяина тайги на воле без намордника, я очень скоро понял, что он совсем не похож на узников цирка и что это самое красивое животное в наших лесах. Не раз потом задумывался, почему душа стала так неравнодушна к этому серьезному зверю, но так до конца и не смог разобраться
Как-то над крышей своего лесного дома я натянул капроновый шнур для ласточек, чтобы у них была возможность усаживаться всей компанией. Не зря говорят, что всякое доброе дело вознаграждается. Теперь по утрам, просыпаясь, я прислушивался не только к щебету ласточек, но и к музыке, которую издавал натянутый шнур. И, если необычный музыкальный инструмент молчал - это значило, что ветру надоело гонять по небу облака, и он решил где-нибудь в укромном местечке полежать на боку.
В то утро над крышей дома ветер не просто бодрствовал, а неистово играл на необычной однострунной виолончели, заставляя её петь, стонать и плакать с каким-то цыганским надрывом. Это было что-то новое.
На улице я понял – все планы отменяются, надо спешить к машине. Она была оставлена из-за колдобин прямо на лесной дороге, и в такую штормягу любая подгнившая сухарина могла испытать на прочность мой драгоценный жигуль.
Ветер крепчал с каждой минутой. Сначала я даже с интересом наблюдал, как гнутся высокие ели, недовольно размахивая густыми лапами, словно руками. Но когда совсем рядом, подминая под себя молодые деревья, рухнула сухоствольная осина, а спустя какое-то время упала огромная ель, обнажив под корнями многопудовые валуны, мне стало не по себе. Пришлось двинуть на край вырубки и держаться подальше от стены леса.
На вырубке действительно черт мог ногу сломать. Я шел, преодолевая буераки, оставленные лесорубами, стараясь не сломать свою собственную.
Обойдя в одном месте небольшую куртинку молодых елочек, по счастливой случайности не размячканных тракторами, глянул вперед и… в то же мгновение кто-то дал моим ногам команду – «стоп машина»! Я мог бы поклясться - сознание к этой команде никакого отношения не имело.
Метрах в тридцати прямо мне на встречу шел, ничего не замечая, черный, как крыло ворона, медведь.
Удивительно, но всякий раз, внезапно увидев «хозяина тайги», во мне срабатывает какой-то переключатель. В одну секунду всё сразу исчезает. Остается только этот зверь, забываешь даже куда и зачем шел.
Не отдавая себе отчета, я сорвал с плеча ружье, но тут же вспомнил, что кроме дробовых патронов с собой ничего нет. Впрочем, если бы и были пулевые заряды, они нужны были бы только для поддержания духа. Когда-то мы с приятелем победили одного косолапого, и с тех пор для меня вопрос охоты на него закрыт раз и навсегда.
Стараясь перекрыть шум леса, я крикнул – Эй! Куда прешь? Но медведь не среагировал, в прямом смысле он даже ухом не повел. Пришлось рявкнуть во всю глотку, потому что расстояние между нами становилось щекотливым. На этот раз медведь все-таки что-то услышал и остановился. Пытаясь выяснить причину непонятного звука, начал приподниматься на задних лапах, усердно втягивая воздух и стараясь поймать запах. В то мгновение, когда до него дошло, что перед ним человек, он… Нет, это надо было видеть! Ни один зверь не умеет так складываться пополам, чтобы задние лапы всё ещё шли вперед, а передние уже делали прыжок назад! Впервые увидев такой разворот, поражаешься невероятной пластике этого массивного животного, напоминающего очертаниями своего близкого родственника Винни Пуха.
Этакого красавца - черного, лоснящегося, без каких-либо белых галстуков, раньше мне встречать не приходилось. В наши места он, видимо, откуда-то пришел.
Потом я его встречал еще дважды. Один раз медведь перебежал лесную дорогу, и в зеркало хорошо было видно, как, оказавшись в безопасности, он стал на задние лапы и почти удивленно провожал взглядом удаляющуюся машину, напоминая чем-то незадачливого гаишника.
Еще раз я увидел его на озере жарким июльским днем. Сидя в старом, уже отжившем свой век челноке, выдолбленном из толстой осины, я тщетно пытался наловить на уху окуней. Терпение мое заканчивалось, пора было сматывать удочки. Однако тревожила небольшая угрожающе черная туча, наползавшая как раз со стороны дома, стоявшего на противоположном берегу. В носу челнока была приличная дыра, и даже средняя волна захлестнула бы его в два счета. Решил отсидеться на луде, прикрытой от ветра длинным мысом.
Туча на самом деле оказалась маленькой, да удаленькой. С её приближением всё живое замерло. Ни одна пичуга не подавала голос, даже листья на деревьях будто оцепенели. Только осина нет нет да и начинала что-то шептать, словно поторапливала обитателей леса быстрее спрятаться.
Вполне возможно, что берега мы с медведем достигли бы одновременно, но челнок решил затонуть раньше. В том месте, где он захотел стать подводной лодкой, воды было по грудь. Я потихоньку двигался к берегу, буксируя за собой музейное плавсредство с плавающими удочками, одновременно наблюдая, как смешно по-собачьи отряхивается на берегу от воды опередивший меня хозяин тайги. К тому времени стена воды ушла чуть дальше, и поднимавшийся в сосновую горку, медведь, освещенный вырвавшимся из-за тучи солнцем, выглядел потрясающе. Это был мой старый знакомый-Черныш. Мокрая шерсть медведя блестела и перекатывалась волнами при каждом его шаге, выдавая скрытую до поры до времени невероятную звериную мощь.
А спустя месяц мне позвонил живший недалеко от тех мест лесник и сообщил, что нашел попавшего в петлю медведя. С его слов я понял, что косолапый погиб уже давно, туша была растащена и сьедена, и догадаться, какой именно зверь попал в петлю, можно было только по обглоданному черепу и разбросанной вокруг шерсти. Я с тревогой спросил, какого цвета был медведь и услышал то, чего боялся. Неужели Черныш, ёкнуло сердце? Неужели это ему так не повезло в наших местах, и тропа его жизни привела к браконьерской подлянке?
Чувствуя в моём голосе какой-то необычный интерес к случившемуся, лесник сказал, что, если я приеду, он готов показать место, где всё произошло. Но вечером надо было отправляться в командировку, и вопрос о поездке отпал сам собой. Хотя, если бы время у меня даже было, всё равно на место трагедии я не поехал бы. Однажды недалеко от Белого моря мне уже довелось увидеть подобную картину. Память так и не смогла от неё избавиться за все эти годы.
В тот ненастный осенний день я шел краем большого клюквенного болота, как вдруг ветер донес какое-то зловоние. Запах был явно разлагавшейся плоти. Любопытствуя, я резко изменил курс, и через полсотни метров остановился придавленный увиденным.
В глубокой свежевырытой воронке, лежало кокое-то грязное почти полностью сьеденное животное, скелет которого всё ещё был привязан металлическим тросиком к стоявшей неподалёку сосне. Вокруг валялись сломанные ветки, выдранный мох, куски коры и клочья шерсти, перепачканные содержимым желудка.
Преодолевая тошнотворный запах, я подошел ближе, и вдруг увидел медвежью голову, прикрытую мхом. Вот кто, оказывается, принял здесь мученическую смерть! Не ведая о масштабах человеческого коварства, косолапый пришел поживиться требухой убитого браконьером лося и попал в петлю, поставленную уже специально на него. А браконьер, загуляв, забыл обо всём на свете, в том числе и про насторожку.
Я смотрел на то, что осталось от зверя, украшающего наш лес, и сердце моё сжималось всё сильнее. Бедолага, попав головой, сумел просунуть поочередно под трос сначала одну, потом другую переднюю лапу и опустить петлю на живот. А вот что делать дальше он не знал.
Легко было догадаться, что несколько дней пленник ревел от отчаяния, залезая на все деревья, до которых мог дотянуться, и которые сейчас стояли без сучьев и коры, напоминая исцарапанные телеграфные столбы. Потом начались муки жажды. Он рыл землю, чуя внизу более влажный песок, но вырыть смог себе только могилу.
Со времени гибели Черныша прошло больше года. Вспоминался он всё реже.
А тут совсем недавно, возвращаясь по тропе в свой лесной дом с утиной охоты, я увидел, что впереди на пожню сел крондшнеп. Чтобы посмотреть на редкого в наших местах кулика с необычно длинным изогнутым клювом, начал подкрадываться. Увы, все мои старания оказались напрасными, крондшнеп за это время сместился почти на другой конец поляны.
Я выпрямился и вдруг увидел …нет, в это нельзя было поверить! Метрах в восьмидесяти от меня на той же пожне в низинке пасся на атаве Черныш! Сомнений не могло быть, его я ни с кем не спутал бы. В лесу был неурожай ягод, и мой старый знакомый кормился зеленой травой, медленно передвигаясь к тому месту, куда убежал крондшнеп. Не поднимая головы, он раз за разом с характерным звуком, точно также как лошадь, старательно хрумкал, стараясь хоть как-то насытиться. Я посмотрел чуть левее и вынужден был тут же присесть: рядом с нескошенной куртинкой иван-чая что-то выкапывали два медвежонка! Вот это да! Значит вовсе это и не Черныш, а Чернышка!
Не успел я толком рассмотреть зверей, как услышал звук приближающегося мотоцикла знакомого лесника. Он был еще далековато, а вот два его кобеля уже подлетали с явным желанием оставить меня без штанов. Готовясь к отражению атаки, я услышал, как коротко рявкнула медведица. А через мгновение медвежья троица уже была в ольшанике, и легко было догадаться, что мамаша уводит малышей в распадок.
Мне же приходилось вертеться, отбиваясь прикладом от лаек, пока, наконец, не появился и сам мотоциклист. Узнав, что здесь были медведи, он поставил собак на след, но вся их злобность куда-то тотчас испарилась. Они подбежали к краю поляны и, поджав хвосты, брехали, как самые обыкновенные дворняги.
Хозяин, не раз хваставший мне, что его породистые лайки, привезенные из какого-то питомника, могут остановить в лесу любого зверя, костерил их сейчас последними словами. В другом случае я тоже не похвалил таких собак, но сегодня они мне всё больше нравились.
