Очерки и рассказы Леонида Вертеля– члена Союза писателей России, страстного охотника и рыбака.
Он приехал в Карелию в семнадцатилетнем возрасте. После окончания технического училища собирал трактора на конвейере Онежского тракторного завода.
Закончив лесохозяйственное отделение Петрозаводского университета, работал лесничим в Беломорском районе. В последствии трудился в системе лесной и деревообрабатывающей промышленности Карелии.
Первые рассказы написал поздно -- в 57 лет. Печатался в журнале «Север», московских журналах: «Природа и охота», «Свет», «Природа и человек».
В 2006 году в издательстве «Карелия» вышел сборник его лирических рассказов " Наш белый свет ".
Все произведения Леонида Вертеля проникнуты добротой и лиризмом и могут удовлетворить самого строгого читателя.
ОНЕЖСКОЕ ЧУДО-ЮДО
Уже два года эта история хранится в моей памяти словно на хорошо отснятой видеопленке. За это время она прокрутилась в голове, наверное, сотню раз, и только сегодня я решился ее рассказать, все еще опасаясь, что мне могут и не поверить.
Шли последние дни второго тысячелетия. На работе, на улице, дома только и разговоров о фантастическом Новом годе. Кто в слух, а кто про себя все гадали, что же принесет переход в новое тысячелетие!
Моих же друзей – заядлых онежских сижатников вся эта мистика, кажется совсем не волновала. Мы сгорали от нетерпения открыть новый рыбацкий сезон. После Никольской оттепели ударили настоящие морозы, и уставшее от осенних штормов Онежское озеро наконец-то угомонилось и начало покрываться ледяным панцирем.
Сбор протрубили на второй день Нового года, когда все нормальные люди отсыпались и лечили головы. И вот после, неблизкой дороги в сотню верст, мы стоим на обрывистом берегу в предрассветных сумерках, не в силах оторвать взгляд от задремавшего пресноводного моря. Глаза, уставшие от прыганья в городе с предмета на предмет, сейчас отдыхают, легко скользя по мягким обводам береговой линии. Мы созерцаем строгий зимний пейзаж, и каждый из нас, наверное, в эти минуты мысленно обращается к Богу, чтобы Всевышний не дал разгуляться ветру. Потому что даже Крещенским морозам не всегда удается полностью сковать озеро. Что уж говорить о перволедье. Страх оказаться на оторванной льдине, уносимой в открытое озеро, сжимает в эту пору каждую рыбацкую душу.
Сегодня этот страх усиливается от того, что волны гуляют совсем рядом, и ухо все время улавливает прибойный шелест ломаных льдинок у кромки молодого льда. Стараясь держаться подальше от этой роковой черты, уходим на свои заветные рыбацкие места в трех километрах от берега.
Я скольжу по гладкому льду, стараясь не упасть, а мысленно уже запускаю серебристую блесну в таинственный подводный мир, и от предчувствия первой поклевки сердце начинает прыгать, как в юные годы перед свиданием с любимой.
Впрочем, при упоминании о блесне в единственном числе, была допущена неточность, потому что в шарабане за спиной лежали не сиговые удочки, а особая снасть под названием «гитара».
Придумали ее рыбаки – асы для охоты за королевской рыбой - лососем и палией. Когда мне впервые довелось увидеть на льду рыбака с «гитарой», рот от удивления открылся сам собой. Какой-то чудак в унтах сидел на высоком шарабане и с полным отрешением, устремив взгляд куда-то за горизонт, дергал две самодельные удочки, от которых веером отходило в разные стороны аж по пять толстых лесок. Вдруг он вскочил с места и , бросив одну удочку, начал отбегать, на ходу перебирая лески-струны другой. Этот лихорадочный поиск лески, натянутой рыбой, действительно напоминал игру на каком-то струнном инструменте времен неандертальцев.
Со временем и я себе смастерил шестиструнку, но не для красной рыбы, а для онежских налимов ( увы, до категории лососятников я в то время еще не дорос).
В этот раз «гитарой» вооружился не случайно: накануне одна компания уже открыла сезон и разведка донесла, что в основном рыбаки возились с налимами. Сиги почему-то постились.
К тому времени, когда краешек солнца, прорезав морозную дымку, появился из-за горизонта, я уже сидел, как некогда увиденный мною чудак с «гитарой», и раз за разом поддергивал надраенные блесны величиной со столовую ложку. Хотя, называя «гитариста» чудаком, надо признать, что все рыбацкое племя в глазах остальных людей слывет если не совсем свихнувшимися, то уж по крайней мере людьми несколько странными.
Много раз, сидя над лункой в ожидании клева, я пытался ответить себе на вопрос - что такое рыбалка? Какой наркотик, какое колдовство спрятано во всем этом действе, если оно способно завлечь наши души с самого раннего детства, и не отпускать до глубокой старости? Даже пораженные серьезным недугом, совсем обездвиженные просят своих родных и друзей свозить на заветный берег, чтобы еще хоть разок подержать в руках любимую удочку.
Так что же такое рыбалка? Желание пообщаться с живой природой? Потребность в экстриме и адреналине в крови? Созерцание красот восходов и закатов солнца? Убегание от домашних дел и надоевшей «пилы» в шлепанцах? Самоутверждение и добыча экологически чистого деликатеса? Просто хороший повод выпить в компании себе подобных? Конечно, да. И первое, и второе, и третье.
Однако есть еще что-то, без чего наша душа, однажды вкусив этой сладкой отравы, уже не может обрести покой, не получив новую дозу. И это Что-то роднит рыбаков с картежниками, завсегдатаями ипподромов и казино. Игра! Вот главная составляющая рыбацкого сумасшедствия. Всякий раз, еще стоя у прилавка магазина и выбирая мормышку или блесну, рыбак уже затевает игру-противоборство с подводными обитателями. И можно не сомневаться, будь эта игра, как говорится, в одни ворота, отбери у рыбы возможность оставить человека в дураках, рыбалка потеряла бы всю свою притягательность, а за одно и своих приверженцев. А так, от малейшего подрагивания поплавка, от едва заметного шевеления сторожка на зимней удочке, у нашего брата перехватывает дыхание и замирает сердце в ожидании, что скажет на этот раз ее величество Фортуна, к кому захочет повернется лицом удача. К тебе ли, или к тому обитателю глубин, что с ловкостью фокусника раз за разом безнаказанно снимает с мормышки очередного мотыля.
Запустив к самому дну шесть посеребренных блесен, я уже более часа гадал, на чьей стороне будет сегодня удача. И чем выше поднималось скупое январское солнце, тем тоскливее мне становилось. Все рыбаки знают: если по утру не поймал - готовься к худшему. Не раз и не два приходилось возвращаться с Онего, как у нас говорят, с «крылышками» без единой поклевки, хоть и давление было хорошее, и фаза луны самая желанная.
Тревожные мысли о возможном пролете разлетелись вдребезги от того, что кто-то внезапно схватил меня за руку. Слетев с шарабана, пятясь назад, я лихорадочно искал леску с налимом, остановившим мою руку. А найдя, тут же начал вытаскивать, приближаясь к дальней лунке, радуясь на ходу, что не дал слабины.
Лед был еще совсем тонкий и чистый, как стекло. Я пялил глаза в черноту под ногами, стараясь побыстрее увидеть того, кто соблазнился игрой моей блесны. И вот, наконец, мелькнул белесый живот крупной рыбины.
Сколько раз я давал себе зарок, выуживая рыбу, не думать о том, на сколько кило она потянет, и какое впечатление произведет на приятелей. Последнее это дело. Никогда добром не кончается. Но сегодня… это ведь была первая поклевка в сезоне, в новом столетии и даже тысячелетии! Я подтаскивал упиравшегося налима, а в голове будто зациклило – килограммов под шесть, не меньше, не меньше!
И когда я его почти подтащил к лунке, меня вдруг обдало холодом - багорик – то остался на льду, у шарабана! Оба приятеля были далеко, помочь было некому. Пару раз я пытался изловчиться и схватить налима рукой, но тщетно - не зря говорят, скользкий, как налим. Трудно сказать, много ли ума у этого пожирателя корюшки и ершей, но мне показалось, что он догадался о моей промашке. Никогда раньше я не видел, чтобы налим так дергался и кувыркался. А потом он вообще спятил и начал вращаться вдоль своей оси точь в точь, как вертятся аллигаторы, вырывая куски мяса у своих жертв.
Да… если бы кто-нибудь сделал снимок, запечатлевший мою физиономию в момент схода «несьедобного» налима, можно не сомневаться- Гран при ему был бы обеспечен. Видок у меня был еще тот. Потом я очумелыми глазами смотрел на открытую застежку знаменитой норвежской фирмы и не мог взять в толк, как же налиму удалось отстегнуть блесну. Впрочем, эта тайна так и осталась неразгаданной.
А чуть позже, уже сидя на шарабане и приводя «гитару» в порядок, я ругал себя за оставленный багорик такими словами, что и хотел бы привести, да нельзя.
Январский день на широте Онежского озера самых что ни на есть лилипутских размеров, не успело солнце маленько приподняться, а его уже потянуло вниз. И все же время отыграться еще оставалось. Я поднял злополучный багорик и, поплевав на кончик, чтобы фортуна была благосклоннее, воткнул себе в валенок.
Мало- помалу досада отошла на задний план. Я уже мысленно даже хвалил налима за то, что он оказался не промах, и поделом оставил с носом растяпу, умудрившегося забыть багорик.
Два часа, как заведенный, я махал руками влево- вправо, влево- вправо, ожидая, что кто-нибудь еще раз тормознет руку. Увы,… дураков, готовых позариться на мои железки, больше не находилось.
К этому времени сидеть становилось все неуютнее: мороз, вспомнив, что на календаре январь, решил добавить градусов, да и ветерок то и дело начинал парусить лески. Приходилось согреваться, бегая чистить лунки и лески от намерзавшего льда.
Когда в очередной раз леска то ли примерзла, то ли запуталась в ледяных крошках, я встал и хотел, бросив удочку, пойти освободить ее. До сих пор остается загадкой, что заставило меня тогда двинуться по леске, не давая слабины, словно на другом конце сидела рыба. Я приближался к лунке, выискивая глазами, за что же зацепилась леска, и чем ближе подходил, тем больше недоумевал. Леска прямиком уходила в лунку, в которой была всего лишь тоненькая еле заметная корочка льда. А когда я, все еще не веря в удачу, потянул леску по-настоящему, меня бросило в жар. На другом конце где-то в придонных глубинах обнаружилось нечто живое, не собиравшееся приподняться даже на полметра.
Сначала мелькнула отчаянная мысль, что это лосось, но тут же я отбросил ее. Никто еще не поймал лосося у самого дна. Эта царская особа рыбьего племени так низко никогда не опускается. Сомнений не оставалось - опять налим. Но какой! Леска, на которой запросто можно было подвесить ведро с водой, предательски скрипела о край лунки, и у меня все холодело внутри от каждого рывка гиганта. Я тащил онежское чудо-юдо, шепча одними губами какое-то заклинание, а спустя полминуты внутри у меня все оборвалось – налим сошел! В полном отчаянии я по инерции сделал еще пару движений, вытаскивая пустую леску, как вдруг почувствовал новый еще более сильный рывок. Вот это да! И, когда до льда оставалось всего ничего, я с радостью обнаружил, что багорик на этот раз оказался под рукой.
Если бы лед был толще или у меня был ледобур обычного диаметра, не видать бы мне такого экземпляра, как своих ушей. К счастью, все в этот раз сложилось как нельзя лучше. Я постепенно сантиметр за сантиметром протаскивал налима через лунку почти также, как протаскивают оренбургский платок через обручальное кольцо.
Когда же, наконец, вся огромная рыбина оказался на льду, из моей груди вырвался крик, такой, какой, наверное, издавали наши пращуры над поверженным зверем.
А потом … потом я тащил трофей на веревке, украдкой от приятелей на него поглядывая , все еще не веря, что мне так повезло на пороге тысячелетия.
И только в машине, когда усталость по - настоящему начала давать о себе знать и дремота готова была убаюкать сознание, я вдруг почувствовал, что вместе с радостью в душе поселилась какая -то грустинка. Сначала я не мог взять в толк, с чего бы это. Ведь все так здорово получилось…. Однако, уже почти засыпая, понял причину минора – еще одно чудо-юдо мне уже никогда не поймать. Никогда. Такое случается лишь один раз в жизни, как и приход нового тысячелетия.