Очерки и рассказы Леонида Вертеля– члена Союза писателей России, страстного охотника и рыбака.

Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ЖИЗНЬ!

Это было невероятно. Прямо из-за ближайших кустов, уже побуревших от первых заморозков, вдруг появился огромный неправдоподобно белый нос морского корабля, украшенный будто серьгой разлапистым якорем. С каждой минутой судно продвигалось все дальше, закрывая собой угрюмые еловые гривы - главные достопримечательности местного пейзажа. От того, что сознание отказывалось верить, будто корабль может плыть по суше, создавалась полная иллюзия, что началось какое - то странное театральное действо и белый корабль - не что иное, как циклопического размера декорация, которую тащат за веревку рабочие сцены.
Приятель, к которому Виктор Палыч приехал в гости, много раз видел, как проводят по Беломорканалу морские суда. Сейчас он весело что-то говорил, раз за разом поглядывая на гостя, ожидая прочесть на его лице то, что сам испытал, впервые увидев это необычное почти сказочное зрелище. Но вместо ожидаемого удивления он вдруг заметил, что Виктор Палыч побледнел и начал дрожащей рукой ослаблять галстук.
На все вопросы - что случилось - гость одними губами отвечал: потом, потом.
И только спустя полчаса, уже по дороге в поселок Виктор Палыч начал рассказывать.
Года три тому назад его - уже лысеющего от всех радостей жизни инженера отдела капитального строительства, профком в день рождения наградил, как было торжественно объявлено, почетной грамотой и ценным подарком - набором снастей для зимней рыбалки. Ценности во всей этой коробке, перевязанной глуповатой розовой лентой, было с гулькин нос, а вот подвох он почувствовал - казначей профкома, отвергнутая когда-то им дама, пыталась уесть Виктора Палыча, намекая на отсутствие у него мужского начала. Отчасти она была права, потому что все эти охоты и рыбалки, посиделки с коньяком за преферансом и прочие мужские забавы ему были не нужны. У него была своя, можно сказать, интимная страсть, о которой он старался не распространяться, чтобы избежать насмешек окружающих: еще со школьных лет он собирал коллекцию спортивных значков и она забирала все его свободное время.
Коробку с рыбацкими причиндалами и упреком казначейши Виктор Палыч решил подарить племяннику и забыть о ней раз и навсегда. Однако выполнить задуманное не успел. Через пару дней к нему зашел сосед по лестничной клетке и уговорил поехать на рыбалку на Онежское озеро, потому как его приятель занемог, а по одному на Онего никто не ездит - там всякое может случиться. И сегодня Виктор Палыч не смог бы признаться себе, что укол обиженной им женщины все же достиг цели, ничто другое не заставило бы его решиться на столь опрометчивый во всех отношениях шаг.
Опрометчивый это еще мягко сказано, когда в четыре часа утра его заторможенное сознание начал терзать звонок будильника, и наконец до него дошло, на что его черт дернул вчера согласиться, он костерил себя похлеще, чем подвыпивший сосед жену, случайно опрокинувшую бутылку пива.
Как он собрался и как они ехали в темноте сто с лишним километров он почти не помнил. Ощущение реального мира появилось только на берегу озера, когда, выйдя из машины, он вдохнул свежего морозного воздуха и увидел то, чего кажется не видел никогда в жизни.
Маленькую деревеньку из десятка домов, разбежавшихся по склону высокого холма, словно стайка серых куропаток, накрыл роскошный звездный купол, соединявшийся с землей где-то далеко внизу, намного ниже привычной линии горизонта. Такой сказочной небесной сферы, с яркими звездами не только над головой, но и почти под ногами Виктору Палычу видеть не доводилось.. Весенний наст, отражавший своими крошечными льдинками таинственное, струящееся из космоса свечение, создавал удивительную картину заколдованного мира с безмятежно спящими домами, звездным небом и неземной тишиной.
Но это радостно-мажорная нота быстро улетучилась, как только они вышли на лед. Днем солнце уже порядком набирало силу, и везде особенно у трещин было много воды. Эти огромные лужи были не глубокими, однако корка молодого льда, нараставшего за ночь, не выдерживала и ноги, обутые в безразмерные чулки химзащиты, раз за разом проваливались, отчего лоб уже через сотню метров стал мокрым. А впереди еще ждало -об этом страшно было и подумать – без малого пять километров .
Помянув недобрым словом себя, злопамятную казначейшу и соседа, совратившего с пути истинного, Виктор Палыч через какое - то время оглянулся назад, с тайной надеждой убедиться, что они уже прилично отмахали и деревенька осталась далеко позади, однако дома, подкрашенные розовыми красками набиравшего силу восхода, оказались совсем рядом и он был готов в очередной раз чертыхнуться, как вдруг увидел, что от крайнего дома отделилась черная точка и покатила в их сторону.
Оставшийся путь они преодолевали втроем. Черныш, так звали догнавшую их остроухую лайку, оказывается был хорошо знаком не только компаньону, но и всем рыбакам, гонявшимся с блесной за сигами в этих местах. Пес всегда сопровождал выходивших на лед людей, рассчитывая на угощение во время коллективных трапез . После выпитого из нержавеющих фляжек, рыбацкие души оттаивали, их всякий раз переполняла любовь ко всему на белом свете и они, соревнуясь в щедрости, готовы были отдать лучший кусок смышленому, а главное удивительно верному Чернышу, уходившему на весь день вместе с рыбаками, даже когда на озере уже с утра по -настоящему мело. И сегодня, будучи уверенным, что ему хоть маленько да отколется, Черныш весело бежал впереди по застекленным лужам, беззаботно разбрасывая свои гавканья то влево, то вправо, но больше всего, казалось, он приветствовал уже поднимавшееся над горизонтом отдохнувшее за ночь солнце .
Первые два часа Виктор Палыч как прилежный ученик выполнял все наставления своего напарника, но вскоре понял, что рыбалка все же дело не его, и перебираться в шарабан из своих привычных глубин у сигов нет ни малейшего желания. Бросив удочки, он расстегнул полушубок, снял шапку и, подставив солнцу, как любил говорить, морду лица, попытался насладиться редкостным по красоте весенним денечком. Но тут, будто почувствовав, что один из рыбаков предался безделью, с явным желанием познакомиться с ним поближе, а заодно проверить его способность делиться колбасой, пожаловал Черныш, и, не раздумывая, сунул свою уже отмеченную сединой голову прямо на колени .
Виктору Палычу ничего не оставалось делать как запустить пальцы в роскошный загривок хитреца и лезть в шарабан за угощением. Ну и плутяга ты, братец, ну и сукин сын приговаривал он, почесывая млеющего от удовольствия Черныша. В ответ тот помахивал закрученным в тугой крендель хвостом, сильнее прижимался к ногам рыбака, да поглядывал маленькими как у медведя глазками в сторону пакета с бутербродами. А еще говорят, собаки сама честность, корил Виктор Палыч Черныша нарочито сердитым голосом . Жулик ты, да еще какой, таких как ты поискать надо, впрочем, скажу я тебе по секрету, нашему брату в этом деле все же нет равных . Обманываем мы друг друга на каждом шагу, да еще наивно верим будто чужие обманы , видны, а наши остаются незамеченными.
Черныш, заморив червячка, казалось внимательно слушал откровения человека, на самом же деле он поглядывал в сторону дальних торосов, из-за которых должен был появиться третий член компании, уходивший на поиск рыбы. Солнце было уже высоко, дело шло к обеду, а уж это время Черныш нутром чуял.
И действительно, вскоре на сдвинутых шарабанах появилась рыбацкая скатерть самобранка с колбаской, лучком, шматком сала, термосом в войлочном футляре и вместительной фляжкой.
Однако даже первый тост произнести они не успели - Виктор Палыч, нарезая хлеб, поинтересовался, с чего бы это сидевшая невдалеке компания рыбаков, вдруг резво побежала в сторону берега. Напарник, подняв голову, тревожно выдохнул - ледокол, мать его ... и начал все скидывать обратно в шарабан.
Сначала Виктор Палыч не мог взять в толк, к чему такая срочная эвакуация, но и без подсказки быстро понял: ледокол, открывавший навигацию на озере, отрезал им путь на берег. Обойти же водную преграду шансов не было : влево полсотни верст, а вправо и того больше. Забросив шарабаны за спину и подхватив ледобуры, они то же взяли с места в карьер.
Казалось, что у них есть небольшой запас времени и все обойдется малым потом. Но это только казалось. В первой же луже Виктор Палыч поскользнулся и грохнулся так, что шапка отлетела в сторону. Пришлось сбавить обороты.
Напарник был помоложе и потренированнее, ему этот марш - бросок давался легче, а вот Виктор Палыч понял, что влип не на шутку. Уже через десять минут не только лицо, но и вся спина стала мокрой от пота. Он распахнул на ходу полушубок, который сегодня оказался так некстати, стащил шарф, однако все равно дышать было трудно, он хватал воздух открытым ртом, а сердце, не справляясь с такой нагрузкой, легким жжением за грудиной уже напоминало о себе.
В последнее время Виктор Палыч убедился, что такое гены: так же как и отец, к сорока годам он «подхватил» грудную жабу, и то, что у современных эскулапов это называется стенокардией, ничего не меняло. О былой прыти надо было забывать раз и навсегда.
Видя, как трудно Виктору Палычу дается гонка, напарник старался его подбодрить всякими шутками - прибаутками, наконец отобрал у него ледобур и, прибавив скорости, крикнул, что постарается тормознуть ледокол.
Уже вторая таблетка нитроглицерина растаяла под языком, а боль в груди только нарастала. Превозмогая ее, он старался не сбавлять ход, однако ватные ноги не слушались, он раз за разом терял равновесие пока не упал на колени. Стоя на четвереньках, сквозь мутную пелену, застилавшую глаза, Виктор Палыч смотрел на равнодушный корабль, отрезавший путь на берег, и силился понять, почему капитан не застопорит машину. Ему казалось, что он даже видит человека на палубе, смотрящего на него в бинокль, как на ползущую по льду букашку. А капитан, наверное, решил, что отставший рыбак лишку принял на грудь, и ему для полного кайфа не хватает только музыки. И тут над бескрайними просторами озера, разомлевшего под весенними лучами солнца, из мощных судовых динамиков раздались звуки популярной в те годы песни « Я люблю тебя, жизнь». Виктору Палычу эта песня никогда не нравилась. Даже проникновенный голос любимого в народе певца не мог избавить его от ощущения какой - то фальши, спрятанной в нарочито бодрых словах. Сегодня нелюбимая песня, видимо, решила расквитаться и доконать его окончательно.
Уже ничего не видя перед собой, он продолжал идти наперерез ледоколу, а сумеречное сознание раз за разом воскрешало в памяти предупреждение знакомого кардиолога: с твоим сердцем, Виктор, шутить нельзя, заболело - сразу же тормози, иначе можно инфаркт схлопотать.
Тем временем нос уже совсем близкого корабля неумолимо продвигался все дальше, закрывая собой знакомую деревеньку и Черныша, катившего также резво как и утром только в обратном направлении.
И вот, когда ледокол окончательно выиграл эту странную гонку, сотворив на пути бедолаги целую речку с плавающими льдинами, судно великодушно остановилось.
Виктор Палыч, без шапки, со слипшимися от пота волосами почти в бессознательном состоянии приближался к ледоколу, и чем ближе он подходил, тем тяжелее давались ему последние метры. Не забери у него напарник шарабан, он точно не дотянул бы. А так доплелся еще до ближайших торосов, где не было воды на льду, и только там рухнул навзничь как подкошенный. Он лежал с закрытыми глазами в полной прострации не в силах ответить на вопросы встревоженного товарища, и только гул судового двигателя, работавшего уже на полную мощность, тонкой ниточкой связывал его с окружавшей действительностью.
Очнулся Виктор Палыч от того, что на его лицо кто-то начал кидать снег. Он открыл глаза и замер от удивления. Во всю светило щедрое апрельское солнце, а в воздухе откуда-то с бесконечных высот опускались такие крупные хлопья снега, какие рождаются только в весеннем небе. Снежных парашютов становилось все больше и больше, они все чаще опускались на глаза, мешая смотреть, но Виктор Палыч не мог оторваться от этой фантастической картины. Сердце уже успокоилось, силы потихоньку начали возвращаться, он лежал, слизывая языком прохладные капли растаявшего снега, и смотрел, смотрел в небо, где по воле невидимого колдуна рождалась эта снежная феерия. Наконец снежный заряд начал слабеть, в небе появилось больше голубизны, и тут Виктор Палыч увидел прямо над собой белую чайку. Она грациозно махала крыльями среди белых снежинок и казалась огромной бабочкой.
От голубого весеннего неба с тысячами и тысячами снежинок, от этой сказочной белой птицы, уже прилетевшей из теплых краев, от того, что злоключение с ледоколом уже позади и не надо больше рвать сердце , душа Виктора Палыча переполнилась радостью, он улыбнулся и, не отдавая себе отчета, одними губами прошептал: - я люблю тебя, жизнь!