Очерки и рассказы Леонида Вертеля– члена Союза писателей России, страстного охотника и рыбака.

ЖАЖДА ЖИЗНИ

Порой мы становимся свидетелями таких удивительных историй, которые едва ли можно придумать. И остается только разводить руками и соглашаться - да, действительно очевидное невероятно. Весна в том году где-то задержалась и, казалось, без лыж никуда не сунешься до майских праздников. Но в середине апреля обрушилось такое тепло, что снег будто корова языком слизала. Берега озера, на котором мы с другом рыбачили много лет, в одночасье побурели, почернели, обнажив полегшую прошлогоднюю траву, и только белесый лед под лучами уже высоко забиравшегося солнца напоминал о канувшем в Лету белом саване. В эту пору бывают самые удачные рыбалки. В просветленной воде просыпаются всякие жучки-паучки, на них выходит поохотиться рыбная мелочь, за мелочью начинает гоняться крупная, ну, а, за крупняком - наш брат рыбак. Увы, нам почему-то фатально не везло. Вроде бы все было: прекрасная погода, отличная наживка, сто раз опробованные надежные снасти, а удачи, фарта не было. Крупный окунь, на который мы раскатали губы, чихал на все наши уловки, не изъявляя ни какого желания перебираться в громыхающие пустые шарабаны.
Чтобы хоть как-то спасти положение, пришлось отказаться от журавля в небе и перейти на синицу - начать ловить налима. С ним, известное дело, много проще: опустишь вечером живца на дно, а утром налим - подхалим уже сидит на крючке. Не знаю чем такое можно объяснить, может вспышками на солнце или озоновой дырой в атмосфере, но даже всегда покладистый налим на этот раз нас игнорировал.
И чем слабее становился уже пропитанный водою лед, чем опаснее было на него выходить, тем чаще наши мысли убегали к тому уже недалекому дню, когда ветер взломает ледяной настил и мы спустим на воду лодку. Там-то уж снасти будут посерьезнее, там-то уж мы отыграемся, тешили мы свое уязвленное рыбацкое самолюбие. Наконец этот день настал. На старой, рассохшейся за время лежания на берегу кверху килем лодке, мы отправились на заветную луду, где был утоплен на зиму продольник - шнур метров сто длиной, к которому привязаны коротенькие поводки под наживку.
Обычно продольник на зиму снимают, у нас же поздней осенью был аврал из-за сильной метели, грозившей отрезать пути отступления потрепанному жигуленку, неплохо бегавшему только по асфальту. Кошкой мы быстро нашли продольник и начали проверять состояние поводков. Оказалось, что хваленые импортные поводки за зиму полностью проржавели и легко рвались от небольшого усилия. Мы тихонько плыли, поднимая со дна шнур и меняя поводки, как вдруг мне показалось, что кто-то за продольник где-то там в глубине слегка дернул. Я замер, держа шнур кончиками пальцев, но все было тихо, видимо показалось. А через метров пять мы с открытыми от удивления ртами пялили глаза в воду, откуда поднималась, и в это было трудно поверить, совсем маленькая, длиной не более карандаша минога, во рту которой виднелся наш самодельный поводок. Ошарашенные увиденным, мы никак не могли понять, откуда могла появиться в нашем озере, да еще на продольнике, минога, которая здесь отродясь не водилась.
Но настоящее потрясение мы с другом испытали, когда в этой почти не подающей признаков жизни рыбешке, обреченно висевшей лоскутком на поводке, мы почти одновременно опознали налимчика и вспомнили, что шесть с лишним месяцев назад он был пойман нами на продольник, но оставлен в качестве наживки на крупную рыбу.
А узнать его сразу и нельзя было: от осеннего толстопузика не осталось и половины.
Глядя на это заморенное существо, я, уже давно расставшийся с детской сентиментальностью, вдруг почувствовал себя таким виноватым, будто это была вовсе и не рыбешка. К счастью, не глубоко сидевший крючок съела ржавчина и через минуту - другую налимчик уже был в воде.
Какое-то время он лежал на поверхности, пяля свои маленькие глазки то ли на нас мучителей - освободителей, то ли просто на белый свет, ставший таким близким. Наконец еле-еле шевеля хвостом направился восвояси. Мы молча смотрели ему вслед и, наверное, каждый думал о том, какую пытку пришлось выдержать этой малявке и какую жажду жизни надо было ей проявить, чтобы такое выдержать.
Лодка уже шла к берегу, солнце припекало как на юге, гремела прилетевшая с дальних стран птичья мелкотня, во всю барабанил в сухарину дятел, а мои мысли все удерживал маленький пленник. Как он там? Наверное, ошалел от радости, от того, что кончился его шестимесячный плен и можно плыть куда душа пожелает. Наверное.
И если кто-то захочет возразить, что, мол, у рыб души не бывает, соглашаясь, все же замечу, не все так просто в этом мире, не все так просто.