Очерки и рассказы Леонида Вертеля– члена Союза писателей России, страстного охотника и рыбака.

ДРЯНЬ ВИСЛОУХАЯ

Ну, слава Богу! За окном откуда-то из темноты появились снежинки и по непредсказуемым траекториям медленно опускались вниз к невидимой земле. Шел первый снег.
В этот декабрьский вечер я, заядлейший гончатник, по-настоящему радовался за зайцев. Это могло показаться странным, ведь поздний чернотроп, когда беляк уже давно расстался с последними серыми шерстинками и стал рафинадно-белым, лучшая пора для охоты с гончей. И собаке работать легче, и «песня» звучит не так, как в ватном, заснеженном лесу, а о добычливости и говорить не приходится. Но я радовался снегу потому, что природа в этом году была к зайцам уж слишком несправедлива: осень никак не хотела уступать место зиме, и на широте Онежского озера того и гляди Новый год пришлось бы встречать без снега. Все, кто охотился с гончей, добыли рекордное количество беляков. Бессобачники тоже немало взяли «в узерку» лежаков, подпускавших к себе не то что на расстояние выстрела, иногда на два-три шага.
Получалось, что природа дала человеку слишком большую фору, мы как бы уже «играли не в честную игру», а, стреляя даже в бегущего зайца, по большому счету били лежачего.
В первый мой выезд на охоту после снегопада ситуация изменилась в пользу зайцев не только за счет выпавшего снега; оба приятеля по разным причинам не смогли поехать, поэтому мне предстояло охотиться одному. А один от и есть один, хоть и с гончей собакой по кличке Найда.
Заяц был поднят довольно быстро, собака работала прилично, но уже заканчивался второй час гона, а беляка я так и не перевидел.
Положение усложнялось тем, что я приехал охотиться в новое место и, не зная, где надежные лазы, бегал с места на место, и все неудачно. Заяц всякий раз переходил там, где я ждал его раньше, или вообще начинал ходить нетипичными местами.
Но наконец-то мне показалось, что беляку со мной не разминуться. Я стал на гонный след в узкой еловой полосе, оставленной лесорубами, и с нарастающим волнением слушал еще далекий, но уже повернувший в мою сторону гон.
Справа от меня за вырубкой, метрах в семидесяти, тоже была нетронутая еловая полоса, и это меня тревожило: а вдруг заяц пойдет по ней? Приходилось себя успокаивать аргументом – раз здесь уже был гон, значит косой пройдет снова.
Гон приближался, я во всю таращил глаза, надеясь заметить белого зверька заблаговременно.
Вдруг мое внимание отвлек какой-то шум в той самой еловой кулисе, а через несколько секунд отчетливо услышал, как на землю довольно неуклюже опустился глухарь.
Не успел я снова переключиться на зайца, как услышал еще одну посадку глухаря и спустя несколько секунд начавшуюся между ними возню и драку, точь-в-точь как весной на току. В какой-то момент я даже отчетливо увидел среди стволов деревьев глухариное крыло на фоне белого снега.
Во чудеса! Петухи, похоже, сбрендили. Повидал я в лесу немало, но такого чуда не видел, чтобы глухари дрались поздней осенью.
Но тут до моего уха донесся крик какого-то зверька. Он чем-то напоминал крик раненого зайца, когда его догоняет гончая, но в тоже время он был гораздо тише и выше по тональности, похожий больше на писк.
Версия с дерущимися глухарями тут же испарилась, осенью они никогда не дрались и, похоже, не собираются.
Тогда что же? Вот что: это како-то хищник взял зазевавшуюся белку.
И я снова переключился на зайца, по инерции мысленно дорисовывая маленькую лесную трагедию с окровавленной белкой и каким-то когтистым пернатым хищником.
По тому, как на гону моя Найда отдает голос, я довольно точно могу определить, где заяц. На этот раз он задерживался или… в это не хотелось верить, заяц снова прошел не там, где я его ждал.
Проходили минуты, и надежда на то, что заяц появится быстро таяла.
А тут еще собака скололась. Наступила тишина, всегда неприятная на охоте с гончей. Сомнения переросли в уверенность: в который раз заяц перехитрил меня.
Но охотнику не привыкать к таким горьким минутам. Чтобы как-то быстрее избавиться от чувства досады и дождаться, когда собака снова погонит, я решил пойти к тому месту, где сцапали белку, и по следам не снегу или подтвердить, или опровергнуть свое предположение.
То, что я увидел…Ну как же я не мог догадаться об этом раньше! На снегу были видны следы жестокой борьбы за жизнь, но не белки, а … «моего» зайца.
Ястреб тетеревятник высмотрел бегущего зверька и «оседлал» его, правда, не совсем удачно. Заяц, стремясь сбить птицу, тащил его на себе, ныряя под нижние ветви елей. Так продолжалось метров семь-восемь, больше хищник не смог удержаться на спине жертвы, и заяц исчез в густом еловом подросте.
 По обилию крови на снегу было ясно, что зайца спасло чудо, ранение не могло быть легким и где-нибудь метрах в двухстах-трехстах он обязательно завалится. Но где? Собака здесь не помощница. Уже бывало не раз, Найда догонит подранка, придавит и с чувством выполненного долга встречает меня, игриво катаясь на спине и весело накручивая хвостом. А где остался трофей, показать не может, и не потому, что она несмышленая, а потому, что это не заложено в породе гончих.
Вариантов у меня не было, пришлось ринуться по следу за зайцем. Я бежал, отбрасывая от лица ветки с раскисшим от плюсовой температуры снегом, а перед глазами раз за разом прокручивались кадры таежного радео, в котором ястреб исполнял роль наездника, а заяц – необъезженного мустанга. Мне уже начинало казаться, что я воочию видел, как неуклюже завалилась на хвост птица, сброшенная ветками со спины зайца, и как беспомощно она выглядела на снегу с расправленными крыльями, такими изящными в воздухе и такими нелепыми в густом ельнике.
Проштурмовав более трехсот метров, я не только не нашел мертвого зайца, но даже потерял его след, быстро переставший кровить. Но огорчения не было, выбираясь из чащобы на край вырубки, я все больше проникался уважением к удачливому скакуну и радовался за него. Ай да заяц! Ай да молодец! Не только меня с Найдой обманывал два часа, так еще и ястреба оставил с носом.
Решение пришло само собой: этого зайца стрелять грешно, надо снимать собаку. Но не успел я прикинуть, в какую сторону после этого податься, как услышал, что Найда снова погнала бедолагу.
О, черт! Собаке ведь не скажешь, что зайца надо пожалеть. Я со страхом слушал, боясь, что собака начнет догонять подранка, к счастью, этого не произошло.
Звать Найду на гону дело бесполезное, ее можно перехватить - и то не всегда-если находишься совсем рядом. Пришлось снова становиться на гонный след. Через какое-то время справа раздался крик сороки, я стрельнул туда глазами и успел увидеть, как между деревьями мелькнул беляк. Сначала показалось, что и на этот раз он пройдет стороной. Но нет, сделав небольшую дугу, он остановился, послушал еще далекую собаку, а потом спокойными прыжками прошел совсем рядом со мной. Я даже успел разглядеть следы неудачной атаки ястреба, они были видны в самом конце спины, при этом не такие уж страшные.
Но вот появилась Найда. Я бросился к ней, подавая, как можно строже, команду «Стоять! Стоять!» В первые мгновения показалось, что она не послушается и не даст себя взять, но все же остановилась, посмотрела на меня с явным укором и обреченно опустила голову, подставляя под ошейник.
В двух километрах за вырубкой я снова отпустил собаку, а сам нашел валежину, смахнул с нее снег и присел, чтобы дать отдых ногам, уже давно просившим о такой милости.
В зимнем лесу было совсем тихо, лишь дятел усердно простукивал засохшую березу, давно потерявшую свои ветви и теперь скорбно поднимавшую к мутному небу торчащие во все стороны обломанные культи. То, что когда-то, судя по всему, было роскошным деревом, сегодня являло собой странную скульптуру поп-арта, напоминавшую о скоротечном времени и бренности всего живого на земле.
Декабрьский день короче воробьиного шага. В моем распоряжении оставалось часа полтора.
Найда, как бы почувствовав, что времени у нас всего ничего, успела добраться до лежки нового зайца, и я снова побежал, решая на ходу вечный вопрос на охоте с гончей: где стать. Но, как оказалось, можно было и не торопиться. Метров за сто пятьдесят заяц резко свернул в сторону и пошел в такую заболоченную крепь, что никаких шансов у меня не было.
Прошло два часа. Сумерки как-то незаметно загустели, и стало темно. Я решил снять собаку с гона. Но не тут-то было, Найда вошла в раж и гоняла лучше, чем днем.
Накричавшись и натрубившись в рог до того, что губы стали как две сардельки, я ругал Найду за непослушание всякими плохими словами, вспоминая и осину, на которой когда-нибудь ее повешу, и все болезни, от которых она когда-нибудь околеет. Но хотя я и ругал собаку, в голосе угадывалась скрытая радость, если не гордость.
Гончатники, конечно, меня бы поняли. Это тот случай, когда страсть к преследованию зайца оказывается сильнее воспитанного послушания. И это, наверное, единственная ситуация, когда непослушание собаки радует душу охотника.
Слушая страстный голос Найды в тихом уснувшем лесу, я уже молча, про себя продолжал то ли ругать, то ли хвалить собаку: - Ну, дрянь вислоухая, последний раз тебя жду, в следующий раз плюну и уеду один.
Неправда это.
Ни один охотник, если он охотник, просто так не оставит собаку в лесу. Не оставлю, конечно, и я.
И моя дрянь вислоухая знает об этом.